Во всех байках, которые кухарка Вара слышала в невообразимо давно прошедшей молодости, упоминались три признака, по которым честный человек может легко опознать ельфа, даже если оный притворится человеком - неслышные шаги, чуть по-звериному заостренные уши и звонкий, как колокольчик голос. Рассмотреть скрытые волосами уши кухарке не удалось, но шагов она не слышала, и поэтому, когда женский голос, подернутый усталостью и отвращением, холодно поинтересовавщийся у нее о цели столь активного жестикулирования полотенцем, старуха заключила, что девка-недомерок из наемничьей шайки именно ельфом и является. Заключила, разумеется, уже после того, как перестала хвататься за сердце и судорожно глотать воздух, а паскудная девка к тому времени бросила Ушану пару слов, и тот покорно убрел за ней в сторону кухни, и орать им вслед было поздно, а она еще не выжила из ума, чтобы связываться со всей бандой...

- Ты цел?
Вопрос поставил Вака в тупик. После того, как невидимая сила прошила его, как молнией, чистой, концентрированной болью, у него ныло все до последней косточки, а руки и колени никак не желали повиноваться, но монах понимал, что это должно пройти, и не беспокоился, утратив, по видимому, способность беспокоиться до того момента, как окажется в своей келье и подопрет дверь тяжелой лавкой...
- Да.
Женщина, вопреки ожиданиям, нахмурилась.
- Тогда почему плетешься, как раненая улитка?
Вак пожал плечами и попытался идти быстрее. Ему было все равно, что там думает нелюдь и как его величает, но ему совершенно не хотелось еще раз испытать на себе силу кого-нибудь из этих тронутых наемников... Дюжина спотыкающихся шагов по прямому коридору живо напомнила ему о пешем путешествии до Травинок и обратно, еще неделю после которого сама мысль о том, чтобы прикоснуться к сбитым до мяса пяткам вызывала у него животную панику...
Не прошло и минуты блаженной неподвижности, как перед глазами снова защелкали пальцы. Сообразив, что от него чего-то хотят, монах сосредоточился на произносимых женщиной словах. Похоже, она повторяла их не в первый раз.
- Отведи нас в Святилище, Вак. Ты слышишь?
Он кивнул, уронив голову на грудь. Потом отлепился от стены и пошел в сторону Святилища - эту дорогу, как и дорогу к любому месту в обители, брат Вак нашел бы и во сне. Прямо до конца - выйти на улицу - налево - большая дверь - прямо.
- Это здесь.
Действительно, едва ли у кого-то могли возникнуть сомнения, что это и есть Святилище. Огромная полость в середине замка, заставленная кривоватыми рядами лавок, оно, должно быть, было залом для пиршеств, а то и вовсе отдельными помещениями, и мало подходило для отведенной ему роли, но даже в дымной темноте, едва разгоняемой редкими светильниками, четыре статуи, стоящие на концах мраморной крестовины, сохраняли свое величие, а подвижный свет играл на их лицах и складках одежд, так, что казалось, будто замершие на середине движения фигуры сейчас оживут и продолжат дела, за которымм застал их талантливый скульптор - суровый воин завершит эффектный замах мечом, старик перелистнет страницу книги, ребенок подбросит в полет невзрачную пичужку, а женщина свободным взмахом бросит на ветер горсть крупных семян... В ногах этой самой женщины, женщины в полтора роста Нарреля, что-то деловито копошилось - не то тень, не то животное... Чтобы разобрать, что это не тень, а просто очень похожий на нее старичок в черной рясе, наемникам пришлось подойти чуть ли не вплотную. Невысокий, высохший, утопающий в своей рясе, как в шторе, он стоял на четвереньках и шоркал по мрамору линяющей щеткой, отдаваясь этому занятию с такой торжественной целеустремленностью, что, кажется, рухни замок ему на голову - он и то не заметит, пока не завершит свой ритуал, а там горестно вздохнет и начнет с начала, разбирая завалы прозрачными руками призрака и нежно обметая лица статуй мягкой призрачной кисточкой...

Эта история не понравилась эльфийке с начала и до конца. Этот несчастный старик, в одиночестве отдраивающий огромный постамент с прерасными, но пустыми и холодными статуями - а она даже с десяти шагов чувствовала, как болят его изглоданные годами суставы! - этот цирк, который устроил Нар, и избранный им метод... С другой стороны, демонолог мог бы наброситься на беднягу со своими демонами, и в этом свете небольшой обман выглядел не так уж плохо. Она стояла молча, на одной линии с Ратезом, и честно изображала воина из Центральной обители (скорее для собственного развлечения, потому что старик навряд ли видел дальше вытянутой руки, иначе давно поднял бы шум из-за женщины, да еще и нелюдя), скопировав позу ближайшего примера для подражания, а встревать в беседы воинам не полагалось, так что все соображения по поводу услышанного ей пришлось оставить при себе. Старик - как его там, Герен? - все говорил, говорил, а Риан, как ей подумалось, вживаясь в роль, с каждой секундой все лучше понимала Ратеза - ей-то, в силу специфики занятий, нечасто приходилось почтительно торчать в сторонке, пока наниматель, важный господин, видящий в тебе меч с придатком в виде человека, обсуждает свои дела с другим важным господином, а ты стоишь в пределах слышимости, остро ощущая свою принадлежность к другому миру, миру простых и ничего не значащих людишек...

Жизнь к брату Ваку возвращалась медленно и тяжело - в основном по причине его сопротивления. Тупое равнодушие, когда смотришь и не видишь, а слова беспрепятственно проскальзывают между ушами, ни на миг не задерживаясь в голове, оказалось неожиданно удобным, и хотя за его защиту приходилось расплачиваться полуобморочным состоянием тела, монах был бы не прочь отгородиться им до конца дня... Увы, довольно скоро он осознал, что привел наемников в Святилище, причем один из них уже любезно беседует с тронутым Гереном, а двое других тихонечко переговариваются, замышляя, очевидно, еще какое-нибудь злодейство... Какое именно, монах предположить не успел, живо представив, чего блаженный старик может наплести колдуну, и какие последствия ожидают обитель, если у старого святоши разыграется воображение. Прислушавшись, он уловил стенания о грехах, кои заполонили сию обитель, и убедился, что обычной программой Герен не ограничился, разродившись, в честь высокого гостя, целым перечнем обвинений, по которым все население монастыря, вплоть до цыплят в курятнике, подлежало скорейшей, но по возможности мучительной смерти... Интересно, с чего это он распелся? За версту ж видать - колдун, и девка с ним ведьма остроухая, и мужик бешеный с придурью, небось повезло обители, что до полнолуния далеко... Или не разглядел? Помечтав с минуту над дивным видением - картиной в красках "Блаженный Герен тряпицею пыльной да мокрой изгоняет из Святилища нечисть в лице одного колдуна, троих демонов, одной нелюди и одного буйного дуркак", брат Вак вздохнул, вложив в этот вздох все свои несчастья, выданные ему сегодня авансом за будущий год, и собрался было встать, но раздумал - пока все о нем забыли, не нужно искушать судьбу привлекать к себе внимание...

Дослушав, как удаляются в коридоре шаги наемников, и выждав, на всякий случай, еще несколько минут, брат Имир, стараясь не нарушать тишины, убрал с головы руки, подтянул под себя ноги и наконец, собравшись с духом, выбрался из-под стола, куда схоронился, заслышав сквозь тонкую перегородку чужие голоса на кухне. Трапезная была пуста, кухня тоже, не считая брата Фивока, с вороватым почему-то видом нарисовавшегося в дверях, а потому никто не задавал монаху глупых вопросов, позволив беспрепятственно юркнуть в нужное ответвление коридора, по остывшим следам настоятеля... Впрочем, если настоятель по дороге свернул куда-нибудь еще, это не страшно - подождем у кабинета, чай не впервой...

От этого его голоса эльфийке показалось, что какое-нибудь из этих четырех божеств, чьих имен она не знала и не хотела знать, в отместку расстаралось и подсунуло на место Ратеза замороженного, а перед этим как следует разозленного ежа. Очень крупного, примерно втрое шире в плечах, и очень колючего. Покосилась на наемника, потом, не удержавшись, на неподвижные статуи, и сжала зубы, стараясь не перемениться лицом. Не получилось. Ну что ж, два лицедея на один отрядец - это уже цирк получается, да и хуже уже вряд ли будет... Проклятье! Не первый ведь год с людьми, пора бы научиться их понимать, ан нет! И ведь вроде бы даже думала, прежде чем говорить... И все равно, умудрилась брякнуть что-то достаточно глупое, чтоб обидеть взрослого мужика, наемника в крови по шею! Талант, чтоб его... Единственный. Пропить попробовать, что ли? "Вы не смотрите, что они с виду простые, как орех лесной. " - говорил когда-то, невообразимо давно, всего несколько лет назад, седой наставник, о достойных представителях рода человеческого. У него не было одного глаза и нескольких пальцев, что существенно укрепляло его авторитет в глазах учеников. - "Живут они быстро, и быстро уходят, а потому торопятся жить, и под кожей у каждого - кипящая страстями кровь. Горят и сгорают, но этот огонь опаляет врагов и согревает друзей..." Это уже потом, когда этого наставника на куски изрубили представители недостойные...
- Не серчай, человек. - тихий, скорее грустный и подавленный, чем виноватый голос. Трудно извиняться, когда не понимаешь, кого и чем обидел... Не станет же он отрицать подлую натуру и нравы подавляющего большинства властьимущих? - Мы по-разному видим мир. И не всегда удается правильно увидеть его чужими глазами.

Проводив взглядом надежду своего дела, старый Герен, кряхтя, поднялся со скамьи, проковылял к постаментам. Постоял, подумал, не стоит ли подобрать тряпку и щетку, но счастье, забытым теплом согревающее его душу, подтопило волю, и впервые за несколько лет монах позволил себе поблажку - оставив их валяться в совершенно неподходящих местах, он поднялся к кафедре в центре крестовины, бережно открыл тяжелую книгу, в которой он помнил каждую букву и пометку на полях, помолчал, переплавляя радость в благодарность. Годы иссушили его голос, когда-то звонкий, самый сильный в хоре, и петь он не решился, боясь оскорбить Богов этим скрипучим карканьем - а потому слова, вместо того, чтобы трепещущими струнами расходиться по Святилищу, умирали, растворялись в нескольких шагах от изваяний. Это не имело значения.

Свет истины и добродетели, надо же... Интересно, что Нар подразумевает под этим самым светом? То, что собирается этим же вечером стереть обитель с лица земли, обружив на нее белый, раскаленный от напряжения шар Силы? Его могущества еще и не такое хватит... Бедный доверчивый старик, горе-заговорщик... Риан почти не сомневалась, в том, что именно он со своими учениками причастен к убийствам, не отрицая, впрочем, вероятности того, что убивает кто-то другой, а несчастный дед принял за его работу за проявление божественной воли. А может быть, демонолог вздумает повеселиться и поддержит заговорщиков, чтобы продолжить игру в образцового храмовника? Да все может быть!
Из прохода между рядами скамеек донеслось угрожающее шипенье и скулеж. Бедный Вак... Тотализатор, что ли, организовать - доживет он до завтра, или кто-нибудь все-таки прибьет его уже сегодня? Поймав ее взгляд, монах пошел быстрее, а эльфийке подумалось, что их скромный отряд лучше всего использвать в воспитательных целях - еще и дня не прошло, а невезучий проводник уже шарахается от любого движения...

Стоя под серым небом, на гранитном крыльце - парадном, а потому неплохо сохранившемся, по крайней мере щели между плитами были меньше ширины стопы, эльфийка неожиданно остро почувствовала осень - но не чарующую прозрачную красоту и отчаянное, как смертный бой, буйство красок, а холод, слякоть и пронизывающий, хотя и свежий ветер (леший бы взял эту обитель - даже плащ какой-нибудь плохонький купить не у кого!), заблудившийся в монастырском дворе, за неимением листьев отыгрывающийся на так и не убранном мусоре. Вроде бы не так давно перевалило за полдень, а по углам уже сгущались пока еще легкие, нерешительные сумерки. Два-три часа - и они окрепнут, расползутся, затянут серым маревом горизонт... И вообще зима скоро, хорошо бы до нее успеть выбраться из монастыря. Последнюю мысль эльфийка не без ехидства озвучила, сообразив, что проводник, которому вообще-то полагалось бы предлагать маршруты, теперь, похоже, до старости слова не вымолвит без разрешения Ратеза или Нара:
- И куда мы направим свои стопы теперь, о преблагой отец Наррель?
\

Когда наемники - мужик и девка - непойми с чего начали кланяться колдуну, брат Вак заподозрил, что это не продолжение его прошлой неприятности, а уже начало следующей, а потому отошел подальше, на край ступеньки, сел на корточки у стены, и, уткнувшись носом в колени, прикрыл голову руками. Он не ошибся - закочнив дурачиться, наемники заговорили о планах дальнейших действий, и монах горько пожалел о том, что не додумался отойти сразу на противоположный конец двора. Старый Герен - убийца?! Колдун готовится к какому-то страшному ритуалу? Они сами не исключают возможности перемены стороны? Посерев от страха, брат Вак попытался стать еще меньше, и, в идеале, вообще слиться с крыльцом - он уже прекрасно понимал, что они не позволят ему дойти с этими сведеньями до настоятеля, и ему нипочем не удасться объясниить, что ради спасения собственной жизни он никому и ничего не расскажет даже под пыткой...