Дожидаться Нара эльфийка не стала - все равно, небось, запрется у себя и затеет... что-нибудь. Оно и к лучшему - по крайней мере Ратез сейчас где-то бродит и его не заденет колдовством... Впрочем, Нар непредсказуем, так что нечего гадать.
Притащившись в комнату с ужином в виде какой-то местной стряпни (не то пирожки, не то мясо в тесте - да какая разница), она обнаружила там Вака. Не то чтоб неожиданно, но всю дорогу до двери она малодушно надеялась, что кто-нибудь разглядел в их подопечном кладезь таланта и прибрал, пока конкуренты не увели сокровище к себе на службу... Размечталась. Сокровище сидело на краешке кровати и в полутьме тыкало иглой в снятую рубашку. На скрип двери оно дернулось, сгорбилось и судорожно опустило руки, словно попалось на чем-то по меньшей мере неприличном...
- Ну и что ты пытаешься сделать? - без особого интереса спросила Риан, вручая сокровищу, по подсказке блеска голодных глаз, образец грифонской стряпни.
- Уыть. - ответило оно с набитым ртом, и эльфийке подумалось, что надо бы отсыпать ему денег на всякий случай - мало ли чего.... - Ушить, то есть. - торопливо пояснил Вак.
Тут с ним нельзя было не согласиться - одежда с чужого, значительно более крепкого плеча болталась на расстриге, как на вешалке, привлекая еще больше совершенно нежелательного внимания... Да и носить ее, наверное, было не очень удобно. Отобрав у него несчастную рубашку, эльфийка убедилась, что за иглу переписчик взялся от силы третий раз в жизни (а если и нет, то выглядело это именно так), и очень слабо представлял себе то, что собирается сделать. И вовсе не представлял - как. Хорошо хоть не придумал отпороть рукава...
- Значит, так. Резать мы ничего не будем, а сделаем защипы здесь, здесь и здесь. Потом, когда на тебе нарастет немножечко мяса, их можно будет легко убрать...
К тому моменту, как, наметив швы и оставив Ваку ту часть работы, напортачить в которой было решительно невозможно даже с его антиталантом и кривыми руками, и разобравшись с кучкой мелких бытовых вопросишек, как-то незаметно перекочевавших под ее ответственность, эльфийка наконец-то смогла забраться на излюбленный подоконник, на улице стемнело, а свет тусклой лампы, за которой Ваку пришлось бегать к хозяину отдельно, уже после того, как он сбегал себе за тюфячком, отражался в стекле и превращал глубокую синеву за окном в непроглядную черноту фоном к мутному отражению. Впрочем, там все равно темно, пусть и не настолько, и, даже открыв окно, ничего толком не разглядишь... "Встретимся в треклятом "Грифоне". Так ждать его сегодня, или нет? Или опять пьет где-нибудь, чтоб заявиться утром в полумертвом виде? Эх, недобрая примета, у всех народов недобрая... Оно и понятно, конечно - чего ж доброго в дороге с похмелья? А все-таки... В конце концов, она придумала себе занятие и уважительную причину засидеться допоздна - вытряхнув из мешка купленные на завтра продукты (все равно тащить их в мешке тяжело и неудобно), взялась мастерить из него суму - хоть Вака и не нагрузишь толком, и без того устает вчетверо быстрее, но хоть видимость создать...
Над Дрегардом тяжело поплыл, возвещая наступление ночи и закрытие ворот, маслянистый звон ратушного колокола.

К чести Луры, с изумлением она справилась достаточно быстро - по крайней мере, поняла, что колдун обращается к ней с каким-то вопросом. Неловко, в одурении, прошла за подносом, уже в конце недолгого пути сообразив, что чего-чего, а переступать порог этой комнаты нужно бы в последнюю очередь, и запоздало испугавшись, в том же углу и замерла. Робко, чуть истерично хихикнула в ладошку, уразумев суть и чудовищную нелепость вопроса. Ну откуда, скажите на милость, ей знать, чем заняться колдуну, да еще и одинокому? Недаром в народе говорят - как гнилое дерево с виду неотличимо от здорового, только вот чуть ковырнешь, а внутри труха, так и колдун похож на человека, но что там внутри... Этого девушка знать не хотела, ей вполне хватило уже увиденного. В голосе колдуна не было угрозы, и хотя говорил он так, как она сама говорила с несмышлеными детишками, вопрос был задан однозначный и Лура, посомневавшись, отвергла соблазнительную возможность завизжать и броситься к двери.
- Ну... Одинокому может приглянуться какой-нибудь из борделей, да и кабаки раньше полуночи не закрываются... - проговорила она, судорожно припоминая заведения, работающие по ночам. Выходило немного - ритм жизни Дрегарда был подчинен ритму движения по Арденскому тракту, а потому город спал ночью и просыпался с рассветом. - Игорный дом вот еще есть. А про колдунов не знаю, не обессудьте. Люди брешут, что чародеи, которые в гильдейском здании угол снимают, днем белую ворожбу творят, а по ночам - черную, и будто бы люди там пропадают, коли в полночь мимо проходят и в окна заглядывают, да только, господин, брехня это - с законом тут не шутят, и господин Ларейн за порядком следит. А, еще в городе некромант живет. Только у него работы совсем почти нету, даже спиться бедняге не на что... И звездочет... Вот уж кто языком почесать любит, да только его никто слушать не желает, очень уж мудрено говорит, да все одно по одному...
На этом подстегнутые страхом воображение и память Луры выдохлись окончательно, и она замолчала, осторожно поглядывая на колдуна из-под ресниц, комкая в руках передник. Хотя говорить с живым колдуном было интересно, и девушка никак не могла понять, действительно ли он только похож на человека, как волк на собаку, или же и есть человек, только очень, очень странный - и, соответственно, не могла сообразить, чего же от него ждать, а потому страха и любопытства в ней было примерно поровну. Хотя нет, любопытства - все же чуть больше...

- Некромант - давно. - ответила Лура, несколько осмелев и даже коротенько глянув на колдуна. Вроде и не злой, колдун-то, да и за что ему злиться на девку-разносчицу? Но лицом страшен, самый колдунистый колдун из тех, что девушка успела увидать за свои шестнадцать весен. - Страсть как давно, господин, еще бабка ему в молодости пиво подносила, а с тех пор, говорят, и не состарился... Тихий он, незлобивый. А звездочет - тот меньше, пяток лет всего. Не любят его в городе. А о гильдейцах, простите уж, господин, ничего не знаю, не моего ума дело... Вроде раньше и не было никакой мажеской гильдии, а тут раз - и появилась. С полгода где-то. Только люди говорят, -- она, не задумываясь, сделала знак, отвращающий слова - люди, мол, говорят, а я только пересказываю. -- пшик это, а не гильдия, одно название...

Уверенные, упругие шаги в коридоре Риан узнала за несколько секунд то того, как Ратез не то влетел, не то ввалился в комнату на крыльях инерции. Он него коротко пахнуло местным пивом, и эльфийка нахмурилась было, решив, что источником его радости является не хорошая новость или принятое решение, а всего-навсего отравление крепким пойлом (указывать воину, пить или не пить, разумеется, не в ее праве, но право одобрять или не одобрять покамест никуда не делось), но почти сразу поняла - он не пьян. По крайней мере, не очень. У него просто хорошее до заразительности настроение, и как бы редко с человеком ни случалось такое чудо, этому факту можно только порадоваться и постараться не испортить. Он гаркнул Ваку что-то невнятное, и, наверняка, обидное, и сам рассмеялся своей шутке, а может быть, тому, как расстрига скорчился над шитьем, словно ожидая удара, - но это почему-то не помешало эльфийке продолжать улыбаться. Не оттого, конечно, что понятие такта и снисхождения к слабым для Ратеза, наверное, до конца его дней останется полнейшей абстракцией, а просто потому, что в кои-то веки он беззаветно радуется жизни... И, наконец-то, не пахнет болью. А монашек... Ну, ему уж точно не привыкать. Пожалуй, начни господа компаньоны относиться к нему, как к человеку, ему стало бы, с непривычки, еще хуже.

Игла скользила в пальцах. Почему? Ведь она не так уж и меньше пера, а работа куда проще - всего навсего протыкать плотную ткань, закрепляя наметанные женщиной стежки... Не надо ни думать, ни даже особенно стараться, только знай следи, чтоб не ришить чего лишнего, да строчка была не слишком уж кривой - ан нет, все равно требует полной сосредоточенности. И свет этот... Дома... То есть в Обители, переписчикам запрещалось работать при свечах - чревато пожаром и способствует ослаблению глаз, и непривычно неровный свет отвлекал, так что Вак, бывало, по минуте сидел, тупо уставившись на работу в руках, и только поймав на себе вопросительный взгляд, брался за дело снова. Впрочем, жаловаться было не на что - тепло, тихо, и почти не нужно бояться...
Зря он это подумал. Как всегда - стоит только обрадоваться каким-нибудь приятным обстоятельствам, и они тут же рассыпаются в прах. Преходящее, чтоб его, счастье.
Прогремели шаги. Вак, сидящий на тюфяке у стены, поднял голову, одновременно вжимая ее в плечи, и порадовался тому, что не стоял возле двери - его бы, пожалуй, расплющило по стене. Явился воин, непривычно веселый, только вот расстрига кожей чуял - ему это веселье выйдет боком, и едва удержался, чтобы не вжаться в угол. И, конечно, не ошибся. Хоть бы раз в этом ошибиться...
- Монашек держал в руках, что-то потяжелее гусиного пера и поломойной тряпки?
Видимо, это была шутка. Пусть. Пусть смеется сколько угодно, от насмешек ребра не болят. Впрочем, Вак прекрасно понимал - вздумай воин сорвать на нем злость и добавить синих пятен к уже имеющимся лиловым, он бы покорно стерпел и это, потому что именно от позволения таскаться с этой троицей зависит его жизнь. Беглый преступник, без денег, ничего не знающий о жизни... В одиночестве ему не прожить и недели. А жить, как ни странно, хочется. Он боялся этого человека, боялся его крутого нрава и той легкости, с которой, как прекрасно понимал, воин, при надобности, свернет ему шею... Но должен был сказать хоть что-то, чтобы веселье в тишине не обратилось злостью.
- Грабли, тяпку и лопату. - ответил он со всей кроткостью, какую смог собрать. - Иного не положено.